ЧИКАГО – Спустя два с половиной года после того, как президент России Владимир Путин отдал приказ о нападении на Украину, российскую экономику можно описать, перефразируя Черчилля: «загадка, завернутуя в головоломку, сделанную из конкурирующих нарративов».
И правда - если вам надо доказать, экономика подорвана западными санкциями, безумными расходами на войну в ущерб всем остальным приоритетам, успешными атаками украинских беспилотников на российские нефтехранилища, то найдется масса подтверждений этой точки зрения. Но если вы захотите подчеркнуть устойчивость российской экономики, способность отечественных предприятий адаптироваться к новым условиям или готовность потребителей заменять импортную продукцию местными аналогами, то и здесь найдётся немало данных в поддержку вашего аргумента.
Российская экономика, конечно, далеко не в лучшем состоянии. Санкции, введённые из-за нападения на Украину, действительно вредны, а удары украинских беспилотников вызывают серьёзные сбои и в тылу, и на фронте. В долгосрочной перспективе в регрессивном импортозамещении и резком росте вложений в ВПК, вызывающих перекосы аналогичные перекосам советской экономики, нет ничего хорошего. В то же время Россия далека от экономического коллапса, который предсказывали и на который надеялись многие комментаторы. Если Путин будет продолжать войну — что кажется вероятным — экономика сама по себе будет наименьшей из его проблем.
Потемкинский динамизм
Экономика страны, находящейся в серьезном кризисе, обычно имеет высокий уровень безработицы и высокую инфляцию. Однако с точки зрения рабочих мест российская экономика работает очень хорошо, обеспечивая уровень занятости,невиданный со времен СССР, когда работа была обязательной для трудоспособных взрослых. На это есть две причины: Во-первых, война привела к гибели или ранениями сотен тысяч потенциальных рабочих и заставила еще около миллиона человек покинуть страну. Во-вторых, правительство тратит огромные средства на военное производство, искусственно поднимая занятость в непроизводительных секторах.
Эльвира Набиуллина, глава российского Центробанка, недавно назвала текущее положение дел «перегревом». Это, прямо скажем, очень нетрадиционное использование термина. В обычных обстоятельствах «перегрев» относился бы к нездорово высокой занятости из-за ненормально быстрого роста производства, что, в свою очередь, могло быть результатом пузыря на рынке акцией или чрезмерного государственного стимулирования. Однако в сегодняшней России потери рабочей силы из-за войны и массовой эмиграции выше, чем новая занятость. То есть основной причиной «перегрева» является падение предложения рабочей силы, а не рост спроса на нее.
Don’t miss our next event, taking place at the AI Action Summit in Paris. Register now, and watch live on February 10 as leading thinkers consider what effective AI governance demands.
Register Now
Это также является основной причиной ускоренного роста заработной платы (чуть ли не на 20% в годовом исчислении), зафиксированного в первой половине года. Казалось бы, прекрасные данные по рынку труда в России - на самом деле, предмет беспокойства.
Между тем, годовая инфляция в этом году составила 10%, что выше, чем в любой развитой экономике, но не так уж сильно выше. Примечательно при этом, что ключевая процентная ставка российского центрального банка недавно выросла до 19%.
В нормальной ситуации эти два числа означали бы, что любой, кто берет деньги в долг по рыночной ставке (которая обычно на пару пунктов выше ставки политики центрального банка), должен быть крайне оптимистичен относительно своей ожидаемой прибыли. Или это означает, что те, кто берет в долг, ожидают резкого роста инфляции в ближайшие месяцы. Однако даже если дело в этом – устойчиво высокие инфляционные ожидания не позволяют центральному банку снижать ставки, это только часть истории.
Еще одной причиной необычного расхождения ключевой ставки и уровня инфляции является растущий объем субсидированных кредитов, которые правительство использует для поддержки военного производства. Такие субсидии фактически являются передачей богатства налогоплательщиков (средств из бюджета) владельцам военно-промышленных предприятий, то есть приближенным Путина. При этом рыночная процентная ставка играет все меньшую роль в экономической активности, и это, вместе с напряженным рынком труда, ограничивает способность центрального банка бороться с ростом цен, вызванным такими факторами, как торговые санкции или рост мировых цен на нефть. Даже если инфляция пока еще не очень высока, она уже очень устойчива.
Анатомия устойчивости России
С самого начала те, кто надеялся, что крах российской экономики положит конец преступной войне, развязанной Путиным, раз за разом недооценивали то, насколько экономика может приспособиться к неблагоприятным обстоятельствам. Российское промышленное производство значительно выросло за счет увеличения военных расходов: объем производства в отраслях, связанных с войной, вырос примерно на 60 % в первой половине 2024 года по сравнению со второй половиной 2022 года .
Однако надо понимать – этот рост производства является фиктивным: деньги, потраченные на производства танка или ракеты сгорают в Украине вместе с этой ракетой и танком. Экономике они ничего не прибавляют. За счёт чего же на самом деле финансируется война с Украиной? Самый главный фактор – это готовность россиян жить в условиях меньших расходы на здравоохранение, образование и гражданскую инфраструктуру – и личных расходов, и государственных. Для самых бедных россиян эффект от сокращения государственных расходов и импортозамещения в потреблении был отчасти смягчен за счет увеличения бюджетных трансфертов солдатам и, после гибели, их семьям. По некоторым оценкам , эти трансферты превысили 1,5% российского ВВП в прошлом году (7-9% от общих расходов), причем основная часть это как раз форму посмертные выплаты.
Основной канал, через который образом россияне жертвуют собственным материальным благополучием ради финансирования войны – это замещение импорта в потреблении. Западные санкции, введенные после нападения на Украину, и уход многих бизнесов снизили доступность импортных товаров. Одни товары стали недоступными в массе — ярким примером являются автомобили, произведенные крупными западными брендами, такими как Mercedes и Ford, — в то время как другие, такие как Apple iPhone, стали продаваться со значительной наценкой. Многие товары, которые ранее экспортировались с Запада, заменяются более низкокачественной продукцией из других стран, главным образом из Китая. Кроме того, происходит импортозамещения, то есть потребители платят более высокие цены за низкокачественные заменители российского производства. Россияне вносят материальный вклад в ведение путинской войны, соглашаясь платить больше за меньший объём и более низкое качество.
Важно отметить, что это падение уровня жизни не отражается в главном показателе - ВВП, поскольку импорт не является частью ВВП, тогда как импортозамещающее производство как раз является частью. Когда экономика переживает столь быстрое выпадение из полноценной международной торговли, ВВП как экономический индикатор перестаёт в полной мере отражать то, что испытывают люди.
Заимствование из будущего
Торговые и финансовые санкции, введенные после вторжения в Украину в феврале 2022 года и постепенно ужесточавшиеся с тех пор, безусловно, снизили способность России вести войну. Точно также ведению войны мешают и постоянно ужесточающиеся вторичные санкции против китайских, индийских, турецких и других посредников. Такие меры повышают стоимость необходимых компонентов, заставляя переплачивать за каналы обхода или регрессивной импортозамещение или служат дополнительным налогом на финансовые транзакции, тем самым сокращая доходы правительства.
Но, конечно, никакие санкции не могут полностью остановить поток товаров и денег из-за законов рынка: когда транзакция становится более затратной, норма прибыли от каждой успешной транзакции растет, стимулируя посредников придумывать новые обходные пути и лазейки. Управление этими транзакциями стало прибыльным бизнесом для путинского окружения, почти таким же прибыльным, как военное производство. Тем не менее, эти решения обходятся дорого, и расходы, в конечном счёте, несут простые граждане. Если бы не было войны, они бы жили значительно, в среднем, лучше (и дольше). Готовность терпеть эти потери – по сравнению с ситуцией, когда деньги не тратились бы на войну — вот что имеет значение, и, похоже, эта готовность терпеть пока ещё далеко не исчерпана.
Ещё одним источником финансирования войны является процесс, по сути равносильный заимствованию из будущего. Но это не осуществляется напрямую: правительство России не может занимать на международных кредитных рынках, и испытывает трудности с заимствованиями внутри страны, даже по высоким процентным ставкам. Заимствование Путиным из будущего принимает форму постепенного, но всеобъемлющего демонтажа рыночных институтов, за содание которых российские граждане заплатили такую высокую цену во время реформ 1990-х годов. Именно эти институты заложили основу для впечатляющего роста начала 2000-х годов, и именно они обеспечивают устойчивость российской экономики.
Для ведения боевых действий на фронтах Русско-украинской войны, режиму Путина необходимо установить гораздо больший контроль над экономикой, чем позволяют эти институты. Кремль действует осторожно, чтобы экономическая активность не пострадала слишком сильно. Скажем, контроль над ценами пока официально не введён, но в реальности возможностей менять цены у компаний всё меньше и меньше. Например, в ответ на рост цен на энергоносители правительство ввело экспортные ограничения на бензин и другие нефтепродукты, что затем распространило необходимость контроля цен на другие рынки.
Другая богатая нефтью страна, которой управлял диктатор, пошла по схожему пути два десятилетия назад. При президенте Уго Чавесе и его преемнике Николасе Мадуро Венесуэла ввела контроль цен на многих рынках, отказавшийся от рынка, что в конечном итоге привело к экономической катастрофе. Нынешнее состояние венесуэльской экономики (одна из самых богатых нефтью стран в мире перешла к нищенскому существованию) – одна причин, по которым российские правительственные экономисты молча сопротивляются стремлению Путина к большему контролю над ценами.
В июле 2023 года Путин национализировад активы двух крупных западных брендов, производителя йогуртов Danone и пивоваренной компании Carlsberg. Затем, в 2024 году, настала очередь Heineken. Как и в случае с контролем цен, правительство действовало осторожно в каждом случае. Первоначально закон, разрешающий национализацию, был принят для того, чтобы не дать фирмам закрыть свой бизнес после вторжения 2022 года . Если западная фирма хотела уйти с российского рынка, она могла продать свои активы и операции, хотя и с огромными убытками по сравнению с довоенными рыночными ценами и с учетом непомерного дополнительного налога. Но до закона о национализации ничто не запрещало частной фирме закрывать свой российский бизнес вместо его продажи. Впрочем, даже с учётом принятия закона, национализация Danone и Carlsberg в России стала неожиданностью: компании были заняты переговорами о продаже бизнеса. Предположительно, целевые экспроприации были сигналом для других фирм, которые могли бы рассмотреть возможность ухода. Поскольку потенциальная цена продажи еще больше снизилась, у них появился больший стимул остаться.
Способность правительства экспроприировать предприятия по своему усмотрению решает серьезную проблему военного времени, блокируя уход ценных фирм и позволяя поддерживать на плаву бесприбыльные, но необходимые для военного производства предприятия. Однако именно это – незащищенность частной собственности – основный механизм многолетних стагнаций и провалов роста, описанный экономистами Дароном Асемоглу и Джеймс Робинсоном в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные». Масштабные инвестиции в военное производство и одновременный демонтаж рыночных институтов укрепляют режим Путина в краткосрочной перспективе, но закладывают бомбу замедленного действия под долгосрочное экономическое развитие.
Ни одна страна в современную эпоху не показывала устойчивого экономического роста, не становясь, в это же время, все более открытой для международной торговли. Когда закончится война и Россия вернется к международной торговле, национализации последних лет и институциональная эрозия, которая сделала их возможным, будут висеть мёртвым грузом на шее российской экономики. Война Путина не только навязывает сегодняшним россиянам худшую жизнь, чем та, которую они могли бы иметь. Она также обрекает на это будущие поколения россиян.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
Ricardo Hausmann
urges the US to issue more H1-B visas, argues that Europe must become a military superpower in its own right, applies the “growth diagnostics” framework to Venezuela, and more.
From cutting taxes to raising tariffs to eroding central-bank independence, US President-elect Donald Trump has made a wide range of economic promises, many of which threaten to blow up the deficit and fuel inflation. But powerful institutional, political, and economic constraints, together with Trump’s capriciousness, have spurred disagreement about how worried we should be.
The Truth About MigrationTimothy Hearsum/Design Pics Editorial/Universal Images Group via Getty Images
ЧИКАГО – Спустя два с половиной года после того, как президент России Владимир Путин отдал приказ о нападении на Украину, российскую экономику можно описать, перефразируя Черчилля: «загадка, завернутуя в головоломку, сделанную из конкурирующих нарративов».
И правда - если вам надо доказать, экономика подорвана западными санкциями, безумными расходами на войну в ущерб всем остальным приоритетам, успешными атаками украинских беспилотников на российские нефтехранилища, то найдется масса подтверждений этой точки зрения. Но если вы захотите подчеркнуть устойчивость российской экономики, способность отечественных предприятий адаптироваться к новым условиям или готовность потребителей заменять импортную продукцию местными аналогами, то и здесь найдётся немало данных в поддержку вашего аргумента.
Российская экономика, конечно, далеко не в лучшем состоянии. Санкции, введённые из-за нападения на Украину, действительно вредны, а удары украинских беспилотников вызывают серьёзные сбои и в тылу, и на фронте. В долгосрочной перспективе в регрессивном импортозамещении и резком росте вложений в ВПК, вызывающих перекосы аналогичные перекосам советской экономики, нет ничего хорошего. В то же время Россия далека от экономического коллапса, который предсказывали и на который надеялись многие комментаторы. Если Путин будет продолжать войну — что кажется вероятным — экономика сама по себе будет наименьшей из его проблем.
Потемкинский динамизм
Экономика страны, находящейся в серьезном кризисе, обычно имеет высокий уровень безработицы и высокую инфляцию. Однако с точки зрения рабочих мест российская экономика работает очень хорошо, обеспечивая уровень занятости, невиданный со времен СССР, когда работа была обязательной для трудоспособных взрослых. На это есть две причины: Во-первых, война привела к гибели или ранениями сотен тысяч потенциальных рабочих и заставила еще около миллиона человек покинуть страну. Во-вторых, правительство тратит огромные средства на военное производство, искусственно поднимая занятость в непроизводительных секторах.
Эльвира Набиуллина, глава российского Центробанка, недавно назвала текущее положение дел «перегревом». Это, прямо скажем, очень нетрадиционное использование термина. В обычных обстоятельствах «перегрев» относился бы к нездорово высокой занятости из-за ненормально быстрого роста производства, что, в свою очередь, могло быть результатом пузыря на рынке акцией или чрезмерного государственного стимулирования. Однако в сегодняшней России потери рабочей силы из-за войны и массовой эмиграции выше, чем новая занятость. То есть основной причиной «перегрева» является падение предложения рабочей силы, а не рост спроса на нее.
PS Events: AI Action Summit 2025
Don’t miss our next event, taking place at the AI Action Summit in Paris. Register now, and watch live on February 10 as leading thinkers consider what effective AI governance demands.
Register Now
Это также является основной причиной ускоренного роста заработной платы (чуть ли не на 20% в годовом исчислении), зафиксированного в первой половине года. Казалось бы, прекрасные данные по рынку труда в России - на самом деле, предмет беспокойства.
Между тем, годовая инфляция в этом году составила 10%, что выше, чем в любой развитой экономике, но не так уж сильно выше. Примечательно при этом, что ключевая процентная ставка российского центрального банка недавно выросла до 19%.
В нормальной ситуации эти два числа означали бы, что любой, кто берет деньги в долг по рыночной ставке (которая обычно на пару пунктов выше ставки политики центрального банка), должен быть крайне оптимистичен относительно своей ожидаемой прибыли. Или это означает, что те, кто берет в долг, ожидают резкого роста инфляции в ближайшие месяцы. Однако даже если дело в этом – устойчиво высокие инфляционные ожидания не позволяют центральному банку снижать ставки, это только часть истории.
Еще одной причиной необычного расхождения ключевой ставки и уровня инфляции является растущий объем субсидированных кредитов, которые правительство использует для поддержки военного производства. Такие субсидии фактически являются передачей богатства налогоплательщиков (средств из бюджета) владельцам военно-промышленных предприятий, то есть приближенным Путина. При этом рыночная процентная ставка играет все меньшую роль в экономической активности, и это, вместе с напряженным рынком труда, ограничивает способность центрального банка бороться с ростом цен, вызванным такими факторами, как торговые санкции или рост мировых цен на нефть. Даже если инфляция пока еще не очень высока, она уже очень устойчива.
Анатомия устойчивости России
С самого начала те, кто надеялся, что крах российской экономики положит конец преступной войне, развязанной Путиным, раз за разом недооценивали то, насколько экономика может приспособиться к неблагоприятным обстоятельствам. Российское промышленное производство значительно выросло за счет увеличения военных расходов: объем производства в отраслях, связанных с войной, вырос примерно на 60 % в первой половине 2024 года по сравнению со второй половиной 2022 года .
Однако надо понимать – этот рост производства является фиктивным: деньги, потраченные на производства танка или ракеты сгорают в Украине вместе с этой ракетой и танком. Экономике они ничего не прибавляют. За счёт чего же на самом деле финансируется война с Украиной? Самый главный фактор – это готовность россиян жить в условиях меньших расходы на здравоохранение, образование и гражданскую инфраструктуру – и личных расходов, и государственных. Для самых бедных россиян эффект от сокращения государственных расходов и импортозамещения в потреблении был отчасти смягчен за счет увеличения бюджетных трансфертов солдатам и, после гибели, их семьям. По некоторым оценкам , эти трансферты превысили 1,5% российского ВВП в прошлом году (7-9% от общих расходов), причем основная часть это как раз форму посмертные выплаты.
Основной канал, через который образом россияне жертвуют собственным материальным благополучием ради финансирования войны – это замещение импорта в потреблении. Западные санкции, введенные после нападения на Украину, и уход многих бизнесов снизили доступность импортных товаров. Одни товары стали недоступными в массе — ярким примером являются автомобили, произведенные крупными западными брендами, такими как Mercedes и Ford, — в то время как другие, такие как Apple iPhone, стали продаваться со значительной наценкой. Многие товары, которые ранее экспортировались с Запада, заменяются более низкокачественной продукцией из других стран, главным образом из Китая. Кроме того, происходит импортозамещения, то есть потребители платят более высокие цены за низкокачественные заменители российского производства. Россияне вносят материальный вклад в ведение путинской войны, соглашаясь платить больше за меньший объём и более низкое качество.
Важно отметить, что это падение уровня жизни не отражается в главном показателе - ВВП, поскольку импорт не является частью ВВП, тогда как импортозамещающее производство как раз является частью. Когда экономика переживает столь быстрое выпадение из полноценной международной торговли, ВВП как экономический индикатор перестаёт в полной мере отражать то, что испытывают люди.
Заимствование из будущего
Торговые и финансовые санкции, введенные после вторжения в Украину в феврале 2022 года и постепенно ужесточавшиеся с тех пор, безусловно, снизили способность России вести войну. Точно также ведению войны мешают и постоянно ужесточающиеся вторичные санкции против китайских, индийских, турецких и других посредников. Такие меры повышают стоимость необходимых компонентов, заставляя переплачивать за каналы обхода или регрессивной импортозамещение или служат дополнительным налогом на финансовые транзакции, тем самым сокращая доходы правительства.
Но, конечно, никакие санкции не могут полностью остановить поток товаров и денег из-за законов рынка: когда транзакция становится более затратной, норма прибыли от каждой успешной транзакции растет, стимулируя посредников придумывать новые обходные пути и лазейки. Управление этими транзакциями стало прибыльным бизнесом для путинского окружения, почти таким же прибыльным, как военное производство. Тем не менее, эти решения обходятся дорого, и расходы, в конечном счёте, несут простые граждане. Если бы не было войны, они бы жили значительно, в среднем, лучше (и дольше). Готовность терпеть эти потери – по сравнению с ситуцией, когда деньги не тратились бы на войну — вот что имеет значение, и, похоже, эта готовность терпеть пока ещё далеко не исчерпана.
Ещё одним источником финансирования войны является процесс, по сути равносильный заимствованию из будущего. Но это не осуществляется напрямую: правительство России не может занимать на международных кредитных рынках, и испытывает трудности с заимствованиями внутри страны, даже по высоким процентным ставкам. Заимствование Путиным из будущего принимает форму постепенного, но всеобъемлющего демонтажа рыночных институтов, за содание которых российские граждане заплатили такую высокую цену во время реформ 1990-х годов. Именно эти институты заложили основу для впечатляющего роста начала 2000-х годов, и именно они обеспечивают устойчивость российской экономики.
Для ведения боевых действий на фронтах Русско-украинской войны, режиму Путина необходимо установить гораздо больший контроль над экономикой, чем позволяют эти институты. Кремль действует осторожно, чтобы экономическая активность не пострадала слишком сильно. Скажем, контроль над ценами пока официально не введён, но в реальности возможностей менять цены у компаний всё меньше и меньше. Например, в ответ на рост цен на энергоносители правительство ввело экспортные ограничения на бензин и другие нефтепродукты, что затем распространило необходимость контроля цен на другие рынки.
Другая богатая нефтью страна, которой управлял диктатор, пошла по схожему пути два десятилетия назад. При президенте Уго Чавесе и его преемнике Николасе Мадуро Венесуэла ввела контроль цен на многих рынках, отказавшийся от рынка, что в конечном итоге привело к экономической катастрофе. Нынешнее состояние венесуэльской экономики (одна из самых богатых нефтью стран в мире перешла к нищенскому существованию) – одна причин, по которым российские правительственные экономисты молча сопротивляются стремлению Путина к большему контролю над ценами.
В июле 2023 года Путин национализировад активы двух крупных западных брендов, производителя йогуртов Danone и пивоваренной компании Carlsberg. Затем, в 2024 году, настала очередь Heineken. Как и в случае с контролем цен, правительство действовало осторожно в каждом случае. Первоначально закон, разрешающий национализацию, был принят для того, чтобы не дать фирмам закрыть свой бизнес после вторжения 2022 года . Если западная фирма хотела уйти с российского рынка, она могла продать свои активы и операции, хотя и с огромными убытками по сравнению с довоенными рыночными ценами и с учетом непомерного дополнительного налога. Но до закона о национализации ничто не запрещало частной фирме закрывать свой российский бизнес вместо его продажи. Впрочем, даже с учётом принятия закона, национализация Danone и Carlsberg в России стала неожиданностью: компании были заняты переговорами о продаже бизнеса. Предположительно, целевые экспроприации были сигналом для других фирм, которые могли бы рассмотреть возможность ухода. Поскольку потенциальная цена продажи еще больше снизилась, у них появился больший стимул остаться.
Способность правительства экспроприировать предприятия по своему усмотрению решает серьезную проблему военного времени, блокируя уход ценных фирм и позволяя поддерживать на плаву бесприбыльные, но необходимые для военного производства предприятия. Однако именно это – незащищенность частной собственности – основный механизм многолетних стагнаций и провалов роста, описанный экономистами Дароном Асемоглу и Джеймс Робинсоном в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные». Масштабные инвестиции в военное производство и одновременный демонтаж рыночных институтов укрепляют режим Путина в краткосрочной перспективе, но закладывают бомбу замедленного действия под долгосрочное экономическое развитие.
Ни одна страна в современную эпоху не показывала устойчивого экономического роста, не становясь, в это же время, все более открытой для международной торговли. Когда закончится война и Россия вернется к международной торговле, национализации последних лет и институциональная эрозия, которая сделала их возможным, будут висеть мёртвым грузом на шее российской экономики. Война Путина не только навязывает сегодняшним россиянам худшую жизнь, чем та, которую они могли бы иметь. Она также обрекает на это будущие поколения россиян.