СИЭТЛ – В то время как манипулирование ценами у горстки фармацевтических компаний привлекает заголовки газет, один тревожный аспект этой истории остается недооцененным. Непомерный рост цен на существующие препараты, включая общие средства, зависит не просто от вопиющей спекуляции, но и глубокого скепсиса по поводу экономической целесообразности разработки новых лекарств. Этот скептицизм оправдан.
Традиционные модели для финансирования разработки лекарственных средств терпят фиаско. В США и многих других развитых странах, средняя стоимость выпуска нового препарата на рынок резко возросла, даже когда срок годности патентов на некоторые из наиболее прибыльных препаратов истек. Венчурный капитал отстранился от жизненно научных компаний, которые находятся в раннем этапе развития, а в крупных фармацевтических компаниях до рынка доходят меньше препаратов в расчете на каждый доллар, потраченный на исследования и разработки.
Действительно, в среднем, только один из каждых 10,000 химических веществ идентифицированных как потенциально полезные в ранней стадии исследований, в конечном счете добьется одобрения со стороны регулирующих органов. Процесс утверждения может длиться до 15 лет и в большинстве случаев они предпочитают перестраховаться. Даже среди препаратов, которые доходят до клинических испытаний на людях, только один из пяти преодолеет последнее препятствие на дороге к рынку.
Ценники у этих «медленных проигрышей» могут быть огромными. Например «Пфайзер» потратил $800 млн. на его препарат для снижения уровня холестерина препарата - torcetrapib, прежде чем убрать его из III фазы клинических испытаний в 2006 году. Это непривлекательная перспектива для большинства инвесторов. Учитывая что риск поддержки для лишь одного препарата, или даже конкретной компании, настолько высок, то огромное количество инвестиционного капитала остается недоступным для разработчиков лекарств.
Движимые этими давлениями, финансовые специалисты предложили несколько вариантов финансирования, которые снижают риск биофармацевтических инвестиций и одновременно повышают эффективность и продуктивность Научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы (НИОКР). Хотя старожилы отрасли будут медленно относится к подобному сдвигу, развивающиеся страны, которые создают новое поколение биофармацевтических центров имеют уникальную возможность принять и извлечь выгоду из альтернативных моделей.
Множество из этих моделей опирается на общую стратегию снижения рисков инвестирования: собрание диверсифицированного портфеля. Два десятилетия назад, компания под названием Royalty Pharma запустила диверсифицированную модель: фонд с долями во множественных доходных потоках от препаратов. Royalty Pharma была сосредоточена на одобренных препаратах с огромным потенциалом, создавая стабильные источники дохода и впечатляющую доходность капитала – даже в периоды экстремальной волатильности на фондовом рынке.
At a time of escalating global turmoil, there is an urgent need for incisive, informed analysis of the issues and questions driving the news – just what PS has always provided.
Subscribe to Digital or Digital Plus now to secure your discount.
Subscribe Now
Но модель компании Royalty Pharma не будет ликвидировать дефицит финансирования между фундаментальными исследованиями, поддерживаемыми государственными грантами и препаратами, которые находятся на поздней стадии разработки и проходят клинические испытания. Поскольку препараты-кандидаты в этой «долине смерти» для НИОКР являются более рискованными, чем что-либо, в которое вкладывает деньги Royalty Pharma, мы будем нуждаться в еще большем портфеле веществ для того, чтобы достичь уровня риска и доходности, приемлемых для типичных инвесторов.
Насколько большим должен быть этот портфель? Один из нас (Эндрю Ло) провел моделирование разнообразных средств финансирования у препаратов для ранних и средних стадий рака, которое показало, что так называемый «мегафонд» в размере 5-30 млрд, включающий 100-200 химических веществ, может в достаточной мере снизить риски инвестиций и создать экономическую отдачу между 9-11%.
Это не интересная территория для венчурных капиталистов и частных инвесторов, но она вполне соответствует ожиданиям институциональных инвесторов, таких как пенсионные фонды, эндаументы, и суверенные фонды. Кроме того, снижение риска от диверсификации позволит мегафондам выдавать крупные суммы задолженности, а также собственного капитала, что будет в дальнейшем расширять круг потенциальных инвесторов.
Чтобы предоставить контекст для этих цифр, возьмем к примеру национальные институты здравоохранения США, которые ежегодно предоставляют финансирование в размере чуть более $30 млрд. для основных медицинских исследований, а представители фармацевтических исследований и производителей Америки потратили около $51 млрд. в прошлом году на НИОКР. Модель мегафонда поможет сделать обе инвестиции более продуктивными путем заполнения финансовых пробелов между ними.
Кроме того, данная модель может работать на меньших масштабах. Дальнейшее моделирование предполагает, что фонды, специализирующиеся в некоторых видах лекарств, таких как методы лечения редких заболеваний, могут достичь двузначных показателей отдачи лишь с $250-500 млн и меньшим количеством веществ в портфеле.
Конечно, этот подход сталкивается с трудностями. Будет не легко управлять большим количеством веществ-кандидатов и десятками одновременных испытаний лекарственных препаратов. Расчеты показывают, что мегафонды не будут работать для всех классов препаратов во всех терапевтических областях. Развитие лечения для болезни Альцгеймера, например, вряд ли получит пользу от модели мегафонда.
Но в тех областях, в которых они работают, мефагонды могут сделать разработку препаратов значительно эффективнее, и, следовательно, менее затратной. Ни одна компания не обладает достаточным размером или финансами для развертывания всех достижений науки и техники со времен геномной революции, но усилия с использованием мегафонда могут этого достичь.
Исследователи, нанятые фондом могут поделиться знаниями, удобствами и новейшими оборудованиями, данными и вычислительными ресурсами, а затем использовать их в широком спектре проектов. Неудачи будут проходить быстрее – и гораздо дешевле – потому что заинтересованные стороны будут меньше зависеть от лишь одного проекта.
Страны с формирующейся рыночной экономикой должны взять это на заметку. Большинство из них гонятся за фармацевтической и биотехнологической промышленностью. Китай создал сотни научно-исследовательских парков для жизненных наук и обязал миллиарды долларов в национальные фонды для разработки лекарственных средств. Сопоставимые программы начались в Индии, Сингапуре, и Южной Корее.
Для этих стран, создание мегафонда для тестирования нескольких сотен веществ может быть намного лучшей ставкой, чем рисковое финансирование на самой ранней стадии осуществления проекта для биотехнологических стартапов или создание стимулов для крупных фармацевтических фирм. Биофармацевтический мегафонд будет предлагать конкурентные преимущества в отрасли, с более низкими затратами на разработку, более высокими показателями успеха, и быстрым выходом на рынок. Региональная экономика получит пользу от такой же сети высокооплачиваемой исследовательской работы, предпринимателей, инвесторов, сервис-провайдеров, которые создаются от традиционных инновационных центров жизненный наук.
Мэр Лондона недавно принял этот подход, предложив $15 млрд. в мегафонд, чтобы помочь Великобритании сохранить ведущую роль в разработке лекарственных препаратов. Помимо прямых инвестиций, правительства могут также создавать стимулы для формирования этих видов денежных средств – например, путем гарантирования облигаций, выпущенных для биофармацевтических исследований.
Вступил препарат от рабочего стола в лаборатории до постели больного требует инвестирования огромных сумм денег за длительный период времени. Это финансирование должно окупиться как для общества, так и для инвесторов. Развивающиеся страны могут помочь привести мир к лучшему здоровью и большему богатству, разрабатывая новые способы финансирования для разработки лекарственных средств.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
US President Donald Trump’s import tariffs have triggered a wave of retaliatory measures, setting off a trade war with key partners and raising fears of a global downturn. But while Trump’s protectionism and erratic policy shifts could have far-reaching implications, the greatest victim is likely to be the United States itself.
warns that the new administration’s protectionism resembles the strategy many developing countries once tried.
It took a pandemic and the threat of war to get Germany to dispense with the two taboos – against debt and monetary financing of budgets – that have strangled its governments for decades. Now, it must join the rest of Europe in offering a positive vision of self-sufficiency and an “anti-fascist economic policy.”
welcomes the apparent departure from two policy taboos that have strangled the country's investment.
СИЭТЛ – В то время как манипулирование ценами у горстки фармацевтических компаний привлекает заголовки газет, один тревожный аспект этой истории остается недооцененным. Непомерный рост цен на существующие препараты, включая общие средства, зависит не просто от вопиющей спекуляции, но и глубокого скепсиса по поводу экономической целесообразности разработки новых лекарств. Этот скептицизм оправдан.
Традиционные модели для финансирования разработки лекарственных средств терпят фиаско. В США и многих других развитых странах, средняя стоимость выпуска нового препарата на рынок резко возросла, даже когда срок годности патентов на некоторые из наиболее прибыльных препаратов истек. Венчурный капитал отстранился от жизненно научных компаний, которые находятся в раннем этапе развития, а в крупных фармацевтических компаниях до рынка доходят меньше препаратов в расчете на каждый доллар, потраченный на исследования и разработки.
Действительно, в среднем, только один из каждых 10,000 химических веществ идентифицированных как потенциально полезные в ранней стадии исследований, в конечном счете добьется одобрения со стороны регулирующих органов. Процесс утверждения может длиться до 15 лет и в большинстве случаев они предпочитают перестраховаться. Даже среди препаратов, которые доходят до клинических испытаний на людях, только один из пяти преодолеет последнее препятствие на дороге к рынку.
Ценники у этих «медленных проигрышей» могут быть огромными. Например «Пфайзер» потратил $800 млн. на его препарат для снижения уровня холестерина препарата - torcetrapib, прежде чем убрать его из III фазы клинических испытаний в 2006 году. Это непривлекательная перспектива для большинства инвесторов. Учитывая что риск поддержки для лишь одного препарата, или даже конкретной компании, настолько высок, то огромное количество инвестиционного капитала остается недоступным для разработчиков лекарств.
Движимые этими давлениями, финансовые специалисты предложили несколько вариантов финансирования, которые снижают риск биофармацевтических инвестиций и одновременно повышают эффективность и продуктивность Научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы (НИОКР). Хотя старожилы отрасли будут медленно относится к подобному сдвигу, развивающиеся страны, которые создают новое поколение биофармацевтических центров имеют уникальную возможность принять и извлечь выгоду из альтернативных моделей.
Множество из этих моделей опирается на общую стратегию снижения рисков инвестирования: собрание диверсифицированного портфеля. Два десятилетия назад, компания под названием Royalty Pharma запустила диверсифицированную модель: фонд с долями во множественных доходных потоках от препаратов. Royalty Pharma была сосредоточена на одобренных препаратах с огромным потенциалом, создавая стабильные источники дохода и впечатляющую доходность капитала – даже в периоды экстремальной волатильности на фондовом рынке.
Winter Sale: Save 40% on a new PS subscription
At a time of escalating global turmoil, there is an urgent need for incisive, informed analysis of the issues and questions driving the news – just what PS has always provided.
Subscribe to Digital or Digital Plus now to secure your discount.
Subscribe Now
Но модель компании Royalty Pharma не будет ликвидировать дефицит финансирования между фундаментальными исследованиями, поддерживаемыми государственными грантами и препаратами, которые находятся на поздней стадии разработки и проходят клинические испытания. Поскольку препараты-кандидаты в этой «долине смерти» для НИОКР являются более рискованными, чем что-либо, в которое вкладывает деньги Royalty Pharma, мы будем нуждаться в еще большем портфеле веществ для того, чтобы достичь уровня риска и доходности, приемлемых для типичных инвесторов.
Насколько большим должен быть этот портфель? Один из нас (Эндрю Ло) провел моделирование разнообразных средств финансирования у препаратов для ранних и средних стадий рака, которое показало, что так называемый «мегафонд» в размере 5-30 млрд, включающий 100-200 химических веществ, может в достаточной мере снизить риски инвестиций и создать экономическую отдачу между 9-11%.
Это не интересная территория для венчурных капиталистов и частных инвесторов, но она вполне соответствует ожиданиям институциональных инвесторов, таких как пенсионные фонды, эндаументы, и суверенные фонды. Кроме того, снижение риска от диверсификации позволит мегафондам выдавать крупные суммы задолженности, а также собственного капитала, что будет в дальнейшем расширять круг потенциальных инвесторов.
Чтобы предоставить контекст для этих цифр, возьмем к примеру национальные институты здравоохранения США, которые ежегодно предоставляют финансирование в размере чуть более $30 млрд. для основных медицинских исследований, а представители фармацевтических исследований и производителей Америки потратили около $51 млрд. в прошлом году на НИОКР. Модель мегафонда поможет сделать обе инвестиции более продуктивными путем заполнения финансовых пробелов между ними.
Кроме того, данная модель может работать на меньших масштабах. Дальнейшее моделирование предполагает, что фонды, специализирующиеся в некоторых видах лекарств, таких как методы лечения редких заболеваний, могут достичь двузначных показателей отдачи лишь с $250-500 млн и меньшим количеством веществ в портфеле.
Конечно, этот подход сталкивается с трудностями. Будет не легко управлять большим количеством веществ-кандидатов и десятками одновременных испытаний лекарственных препаратов. Расчеты показывают, что мегафонды не будут работать для всех классов препаратов во всех терапевтических областях. Развитие лечения для болезни Альцгеймера, например, вряд ли получит пользу от модели мегафонда.
Но в тех областях, в которых они работают, мефагонды могут сделать разработку препаратов значительно эффективнее, и, следовательно, менее затратной. Ни одна компания не обладает достаточным размером или финансами для развертывания всех достижений науки и техники со времен геномной революции, но усилия с использованием мегафонда могут этого достичь.
Исследователи, нанятые фондом могут поделиться знаниями, удобствами и новейшими оборудованиями, данными и вычислительными ресурсами, а затем использовать их в широком спектре проектов. Неудачи будут проходить быстрее – и гораздо дешевле – потому что заинтересованные стороны будут меньше зависеть от лишь одного проекта.
Страны с формирующейся рыночной экономикой должны взять это на заметку. Большинство из них гонятся за фармацевтической и биотехнологической промышленностью. Китай создал сотни научно-исследовательских парков для жизненных наук и обязал миллиарды долларов в национальные фонды для разработки лекарственных средств. Сопоставимые программы начались в Индии, Сингапуре, и Южной Корее.
Для этих стран, создание мегафонда для тестирования нескольких сотен веществ может быть намного лучшей ставкой, чем рисковое финансирование на самой ранней стадии осуществления проекта для биотехнологических стартапов или создание стимулов для крупных фармацевтических фирм. Биофармацевтический мегафонд будет предлагать конкурентные преимущества в отрасли, с более низкими затратами на разработку, более высокими показателями успеха, и быстрым выходом на рынок. Региональная экономика получит пользу от такой же сети высокооплачиваемой исследовательской работы, предпринимателей, инвесторов, сервис-провайдеров, которые создаются от традиционных инновационных центров жизненный наук.
Мэр Лондона недавно принял этот подход, предложив $15 млрд. в мегафонд, чтобы помочь Великобритании сохранить ведущую роль в разработке лекарственных препаратов. Помимо прямых инвестиций, правительства могут также создавать стимулы для формирования этих видов денежных средств – например, путем гарантирования облигаций, выпущенных для биофармацевтических исследований.
Вступил препарат от рабочего стола в лаборатории до постели больного требует инвестирования огромных сумм денег за длительный период времени. Это финансирование должно окупиться как для общества, так и для инвесторов. Развивающиеся страны могут помочь привести мир к лучшему здоровью и большему богатству, разрабатывая новые способы финансирования для разработки лекарственных средств.