НЬЮ-ЙОРК – Вскоре после того, как новость о вторжении России в Украину промелькнула на экране моего монитора, я получил электронное письмо, которое, кажется, ознаменовало собой еще одну веху в демонтаже старого мирового порядка. Имея билеты на концерт Венской филармонии в нью-йоркском Карнеги-холле, я получил “Объявление службы поддержки”, в котором сообщалось, что Валерий Гергиев, которого называют “другом и видным сторонником Президента России Владимира В. Путина”, больше не будет дирижировать оркестром. Многие другие оркестры также разорвали отношения с Гергиевым.
До российского вторжения еще можно было верить в то, что полное “разъединение” Запада с Китаем и Россией маловероятно и неразумно. И все же отстранение Гергиева является метафорой того, как недавно созданная китайско-российская ось катализирует раскол, который сейчас затронет абсолютно всё, от культурных обменов до торговли.
В конце концов, до вторжения многие скептически относились к тому, что Европейский союз (особенно Германия) когда-либо вытащит российскую газовую иглу из своих рук, особенно с учетом того, что газопровод Северный поток 2 предлагает свежую жилу. Точно так же многие задавались вопросом, как сейчас США смогут избавиться от своего пристрастия к недорогим товарам китайского производства, когда закрылось так много их собственных фабрик.
В безмятежные дни глобализации, когда “человек из Давоса” правил планетой с радостными речами о беспроигрышных результатах, глобальные цепочки поставок, казалось, сулили безграничные выгоды для каждого. Что плохого в аутсорсинге в далеких странах, если они могут сделать что-то дешевле и доставить быстрее? Открытые рынки расхваливали за их способность создавать более открытые общества. Все, что нам нужно было сделать, это продолжать транснациональную торговлю, не обращая внимания на идеологические или политические взгляды другой страны. Таким образом, Запад и большая часть остального мира стали зависимы от России (в плане газа) и Китая (в плане редкоземельных элементов, поликремния, фармацевтических и старомодных потребительских товаров).
Но после того, как Путин вторгся в Украину, а Президент Китая Си Цзиньпин выразил реваншистские взгляды на Тайвань, нам приходится оценивать не только перевернутый мировой порядок и разрушенный глобальный рынок, но и разрыв благих культурных обменов.
Что движет этим неожиданным, опасным и неизбежным провалом? Зачем Путину бросать на ветер подлинные национальные интересы России, вторгаясь к некогда братскому соседу? Что привело Си к тому, что он готов пожертвовать историческим экономическим чудом своего собственного народа ради захвата острова в форме блохи, которым Китай не правил уже более века? Почему эти два авторитарных деятеля наших дней потакали таким саморазрушительным порывам и отдалили так много других важных стран именно тогда, когда мир становился столь взаимозависимым?
Во-первых, важно помнить, что автократы обладают гораздо большей свободой для безудержных действий, поскольку они практически не сталкиваются с какими-либо политическими сдержками и противовесами. Таким образом, будучи “верховными” лидерами, они могут формировать политику в соответствии со своими характерологическими расстройствами. Несмотря на то, что у Путина и Си очень разное прошлое и характеры, у них есть некоторые общие черты. Оба являются глубоко неуверенными в себе параноиками, которые сформировались под влиянием исторических нарративов недовольства, особенно против “великих сил” Запада.
Эти нарративы сосредоточены вокруг ленинских тем иностранной эксплуатации, унижений и виктимизации. Они демонизируют западные демократии как лицемеров и угнетателей (как в ленинской теории империализма). И приписывают Западу высокомерное и пренебрежительное отношение.
Больше всего на свете Путин и Си хотят уважения. Но в то же время им известно, что большинство западных лидеров не уважают и, вероятно, никогда не будут уважать их авторитаризм - независимо от того, насколько успешны они в строительстве высокоскоростных железнодорожных линий, строительстве современных городов или проведении Олимпийских игр. Именно этот синдром дефицита уважения создал их империю негодования и недовольства. Путин и Си признают, что они никогда не преодолеют это, независимо от того, насколько успешно их внешняя, технологическая и космическая политика способствует развитию их стран или сколько нефти и газа они продают миру. И совершенно бесполезно убеждать их в том, что завоевание уважения требует от них уважительного поведения, а не заключения в тюрьму оппозиционных кандидатов и диссидентов (включая нобелевских лауреатов), преследования людей за их религиозные убеждения, запугивания других стран карательной торговой политикой и началом вторжений. Выпив Ленинский кул-эйд виктимизации, Путин и Си одновременно хотят свергнуть западный порядок и получить с его стороны уважение.
Таким образом, они воодушевлены противоречием, которое не может разрешить никакая западная рука. Даже тонизирующего эффекта “вовлеченности”, поддерживаемого девятью президентскими администрациями США, было недостаточно, чтобы преодолеть у Китая чувство постоянного неодобрения и идеологической угрозы (в форме “мирной эволюции” и “цветных революций”) со стороны мировых демократий. Путин и Си глубоко разочарованы тем, что им приходится жить по соседству с такими успешными демократиями, как Украина и Тайвань, состоящими из народов со схожей историей, культурой и этнической принадлежностью.
Притягательная сила общих обид настолько сблизила этих двух бывших соперников, что они недавно заявили, что их партнерство “безгранично”. Оба настаивают на том, что именно народ страны должен “решать, является ли его государство демократическим”. И Путин и Си заявляют, что они управляют демократией нового типа, не говоря уже о том, что Путин возомнил себя царем, а версия правления Си – это “демократическая диктатура пролетариата”.
Сейчас вопрос заключается в том, смогут ли Россия и Китай сохранить свой оппортунистический пакт после решения Путина начать войну. Незадолго до вторжения министр иностранных дел Китая Ван И заявил на Мюнхенской конференции по безопасности, что “суверенитет” и “территориальная целостность” всех стран должны быть защищены, и что “Украина не является исключением”. Впоследствии Си позвонил Путину, чтобы объяснить, что, хотя он понимает опасения России в области безопасности, Китай по-прежнему уважает суверенитет национальных государств и намерен поддерживать принципы Устава Организации Объединенных Наций. В конце концов, Коммунистическая партия Китая не хочет, чтобы иностранные державы вмешивались в ее собственные “внутренние дела”, не говоря уже о вторжении в Китай.
Какой из этих императивов победит? Скорее всего, общее отвращение Китая и России к либеральной демократии (и к самодовольству демократических лидеров) в конечном счете превзойдет причудливую идею девятнадцатого века о том, что национальный суверенитет священен. Нарратив о виктимизации, который психологически подпитывает национализм обеих стран резервуарами обиды, просто слишком силен, чтобы его можно было свести на нет тонкостями международного права.
НЬЮ-ЙОРК – Вскоре после того, как новость о вторжении России в Украину промелькнула на экране моего монитора, я получил электронное письмо, которое, кажется, ознаменовало собой еще одну веху в демонтаже старого мирового порядка. Имея билеты на концерт Венской филармонии в нью-йоркском Карнеги-холле, я получил “Объявление службы поддержки”, в котором сообщалось, что Валерий Гергиев, которого называют “другом и видным сторонником Президента России Владимира В. Путина”, больше не будет дирижировать оркестром. Многие другие оркестры также разорвали отношения с Гергиевым.
До российского вторжения еще можно было верить в то, что полное “разъединение” Запада с Китаем и Россией маловероятно и неразумно. И все же отстранение Гергиева является метафорой того, как недавно созданная китайско-российская ось катализирует раскол, который сейчас затронет абсолютно всё, от культурных обменов до торговли.
В конце концов, до вторжения многие скептически относились к тому, что Европейский союз (особенно Германия) когда-либо вытащит российскую газовую иглу из своих рук, особенно с учетом того, что газопровод Северный поток 2 предлагает свежую жилу. Точно так же многие задавались вопросом, как сейчас США смогут избавиться от своего пристрастия к недорогим товарам китайского производства, когда закрылось так много их собственных фабрик.
В безмятежные дни глобализации, когда “человек из Давоса” правил планетой с радостными речами о беспроигрышных результатах, глобальные цепочки поставок, казалось, сулили безграничные выгоды для каждого. Что плохого в аутсорсинге в далеких странах, если они могут сделать что-то дешевле и доставить быстрее? Открытые рынки расхваливали за их способность создавать более открытые общества. Все, что нам нужно было сделать, это продолжать транснациональную торговлю, не обращая внимания на идеологические или политические взгляды другой страны. Таким образом, Запад и большая часть остального мира стали зависимы от России (в плане газа) и Китая (в плане редкоземельных элементов, поликремния, фармацевтических и старомодных потребительских товаров).
Но после того, как Путин вторгся в Украину, а Президент Китая Си Цзиньпин выразил реваншистские взгляды на Тайвань, нам приходится оценивать не только перевернутый мировой порядок и разрушенный глобальный рынок, но и разрыв благих культурных обменов.
Что движет этим неожиданным, опасным и неизбежным провалом? Зачем Путину бросать на ветер подлинные национальные интересы России, вторгаясь к некогда братскому соседу? Что привело Си к тому, что он готов пожертвовать историческим экономическим чудом своего собственного народа ради захвата острова в форме блохи, которым Китай не правил уже более века? Почему эти два авторитарных деятеля наших дней потакали таким саморазрушительным порывам и отдалили так много других важных стран именно тогда, когда мир становился столь взаимозависимым?
BLACK FRIDAY SALE: Subscribe for as little as $34.99
Subscribe now to gain access to insights and analyses from the world’s leading thinkers – starting at just $34.99 for your first year.
Subscribe Now
Во-первых, важно помнить, что автократы обладают гораздо большей свободой для безудержных действий, поскольку они практически не сталкиваются с какими-либо политическими сдержками и противовесами. Таким образом, будучи “верховными” лидерами, они могут формировать политику в соответствии со своими характерологическими расстройствами. Несмотря на то, что у Путина и Си очень разное прошлое и характеры, у них есть некоторые общие черты. Оба являются глубоко неуверенными в себе параноиками, которые сформировались под влиянием исторических нарративов недовольства, особенно против “великих сил” Запада.
Эти нарративы сосредоточены вокруг ленинских тем иностранной эксплуатации, унижений и виктимизации. Они демонизируют западные демократии как лицемеров и угнетателей (как в ленинской теории империализма). И приписывают Западу высокомерное и пренебрежительное отношение.
Больше всего на свете Путин и Си хотят уважения. Но в то же время им известно, что большинство западных лидеров не уважают и, вероятно, никогда не будут уважать их авторитаризм - независимо от того, насколько успешны они в строительстве высокоскоростных железнодорожных линий, строительстве современных городов или проведении Олимпийских игр. Именно этот синдром дефицита уважения создал их империю негодования и недовольства. Путин и Си признают, что они никогда не преодолеют это, независимо от того, насколько успешно их внешняя, технологическая и космическая политика способствует развитию их стран или сколько нефти и газа они продают миру. И совершенно бесполезно убеждать их в том, что завоевание уважения требует от них уважительного поведения, а не заключения в тюрьму оппозиционных кандидатов и диссидентов (включая нобелевских лауреатов), преследования людей за их религиозные убеждения, запугивания других стран карательной торговой политикой и началом вторжений. Выпив Ленинский кул-эйд виктимизации, Путин и Си одновременно хотят свергнуть западный порядок и получить с его стороны уважение.
Таким образом, они воодушевлены противоречием, которое не может разрешить никакая западная рука. Даже тонизирующего эффекта “вовлеченности”, поддерживаемого девятью президентскими администрациями США, было недостаточно, чтобы преодолеть у Китая чувство постоянного неодобрения и идеологической угрозы (в форме “мирной эволюции” и “цветных революций”) со стороны мировых демократий. Путин и Си глубоко разочарованы тем, что им приходится жить по соседству с такими успешными демократиями, как Украина и Тайвань, состоящими из народов со схожей историей, культурой и этнической принадлежностью.
Притягательная сила общих обид настолько сблизила этих двух бывших соперников, что они недавно заявили, что их партнерство “безгранично”. Оба настаивают на том, что именно народ страны должен “решать, является ли его государство демократическим”. И Путин и Си заявляют, что они управляют демократией нового типа, не говоря уже о том, что Путин возомнил себя царем, а версия правления Си – это “демократическая диктатура пролетариата”.
Сейчас вопрос заключается в том, смогут ли Россия и Китай сохранить свой оппортунистический пакт после решения Путина начать войну. Незадолго до вторжения министр иностранных дел Китая Ван И заявил на Мюнхенской конференции по безопасности, что “суверенитет” и “территориальная целостность” всех стран должны быть защищены, и что “Украина не является исключением”. Впоследствии Си позвонил Путину, чтобы объяснить, что, хотя он понимает опасения России в области безопасности, Китай по-прежнему уважает суверенитет национальных государств и намерен поддерживать принципы Устава Организации Объединенных Наций. В конце концов, Коммунистическая партия Китая не хочет, чтобы иностранные державы вмешивались в ее собственные “внутренние дела”, не говоря уже о вторжении в Китай.
Какой из этих императивов победит? Скорее всего, общее отвращение Китая и России к либеральной демократии (и к самодовольству демократических лидеров) в конечном счете превзойдет причудливую идею девятнадцатого века о том, что национальный суверенитет священен. Нарратив о виктимизации, который психологически подпитывает национализм обеих стран резервуарами обиды, просто слишком силен, чтобы его можно было свести на нет тонкостями международного права.